Андрей Бабицкий: Людмила Беседина и Платон Улицкий
Журналист Андрей Бабицкий — о том, как некоторые писатели пытаются достать из кладовки комплексы неполноценности советского человека. Наделавшая изрядного переполоха словесная эскапада бывшего шумерского, а ныне российского писателя, которую любезно разместил на своих страницах «Московский комс
Журналист Андрей Бабицкий — о том, как некоторые писатели пытаются достать из кладовки комплексы неполноценности советского человека.
Наделавшая изрядного переполоха словесная эскапада бывшего шумерского, а ныне российского писателя, которую любезно разместил на своих страницах «Московский комсомолец» (про падение нравов и бестыжих девушек, жаждущих секса с прибывшими на мундиаль иностранцами), при ближайшем рассмотрении оказывается идеологическим грузом 200, кое-как, посредством крымского транзита доставленного из советских времён в наши дни.
На дворе уже совсем другая эпоха, а Платон Беседин вытряхивает из бабушкиного сундука канувший в небытие концепт «низкопоклонства перед Западом», родословная которого восходит к оттепели 60-х прошлого века и к Фестивалю молодёжи и студентов в Москве 1957 года. Именно тогда, кстати, говоря вполне официальными устами первого секретаря ЦК КПСС, был сформулирован тезис о технологическом отставании СССР от Запада, которое, правда, Никита Сергеевич Хрущёв обещал ликвидировать в сжатые сроки.
Интеллигенция, воспрявшая духом на волне разоблачений культа Сталина и общего смягчения государственных нравов, в обещания партийных руководителей не верила. В её настроениях и размышлениях о судьбах Родины вновь зазвучали в полную силу ноты многовекового разочарования в России, которой от роду написано прозябать на задворках цивилизации. В эту замшелую и потерявшую всякую актуальность идею недавно вновь попыталась вдохнуть жизнь писательница Людмила Улицкая.
Собственно, комплекс неполноценности советского человека, сформированного в том числе и при участии наших писателей, художников, творческих людей в самом широком смысле, и породил взгляд на иностранца как носителя высших цивилизационных смыслов. Уже сама возможность существовать в мире безграничного изобилия делала зарубежного гостя посланцем того мира, который устроен на началах добра, справедливости, подлинного знания о природе человека и общества, выразившегося в умении обустроить свою систему вещей куда лучше, нежели это удалось советской власти.
И для советского гражданина — неважно, мужчины или женщины — сексуальная близость с представителем обогнавшей нас на в разных трактовках годы, десятилетия или века становилась чем-то вроде обряда инициации, приобщения к иноположным свету и правде, в которых наш человек ощущал себя искусственно обделённым. В этом миропонимании, конечно же, победу одерживала самая низкопробная смердяковщина: советские люди рассматривали себя как существ второго и третьего сорта и, для того чтобы покрыть дистанцию, отделявшую их от существ высшего порядка, готовы были ублажать последних даже не за жвачку и джинсы, а просто за возможность войти в соприкосновение с телесностью, сформированной в идеальном обществе.
И все стенания по поводу необычайного возбуждения российских барышень при виде иностранцев и непохвальной простоты нравов относятся к тому, уже навсегда ушедшему от нас советскому феномену. Морализм Беседина — это советское, даже комсомольское фарисейство, не улавливающее колоссальной разницы между канувшей в лето эпохой и реалиями сегодняшнего дня. Равно как и застиранный и перелицованный капор госпожи Улицкой, сумевшей через десятилетия пронести неутолимую жажду «догоняния».
Сегодняшний русский человек освободился в большинстве своём от идеи иностранца, как носителя недоступной нам подлинности. Он такой же, как и мы, но другой по культуре, привычкам, образу жизни, чем, собственно, и интересен. Секс с ним уже не является процедурой приобщения к идеальной системе вещей, которую сегодня многие, кстати, склонны видеть в устройстве русской жизни, а отнюдь не западной. Это просто свободный выбор необычного, манящего в силу своего буйного несовпадения с жизненной рутиной. Никто не расплачивается телом за возможность устранить разрыв между Россией и навсегда обогнавшей её цивилизацией Запада. Мы не видим никакого разрыва, мировосприятие стало намного более сложным, уйдя от той линейности, которая располагала народы в порядке возрастания или убывания в зависимости от соответствия их жизненного уклада некоему абстрактному идеалу.
Чемпионат мира стал просто праздником, тем самым карнавалом, который высвобождает сексуальную энергию и действительно снимает множество запретов. Конечно, в промискуитете ничего особенно хорошего нет и лучше было бы и в весёлом карнавальном хороводе хранить верность тем условностям, благодаря которым представления о скромности, которая приличествует девицам, всё ещё живы, однако вспомним каждый свою молодость. Как рвались мы исследовать всё непохожее, как вызывающе привлекательна была практика преодоления запретов!
И здесь мы имеем дело с очень похожим состоянием. Все события происходят вокруг игры, необязательность которой сообщает ей фантомный, призрачный характер. Всё происходящее — как яркий красочный клип, в который можно занырнуть, чтобы на мгновение сбросить с себя груз ответственности за то, что мы называем жизнью. Россия проложила себе дорогу химера вечной молодости, от которой через пару недель останутся только воспоминания да маленькие люди с чертами, выдающими их полузаморское происхождение. Погрузиться в этот поток, ни о чём не думая, искриться чистой, ничем не омрачённой радостью — это прекрасно!
А писатели Людмила Погодина и Платон Улицкий ходят хмурые и корчат недовольные советские рожи. Оставьте, родные, — радуйтесь вместе со всеми!
Андрей Бабицкий
Источник: Life