Донбасский синдром ветеранов «АТО» – почему он не похож на Вьетнамский?

Чуть ли не еженедельно приходят новости о том, что ветеран АТО совершил очередное преступление с применением того или иного вида оружия. Даже если сразу не сообщают, кто виновник, телезрители/радиослушатели предчувствуют – завтра выяснится, что преступником оказался бывший военнослужащий. А то и действующий, как в случае с убийством известного повара в очереди на маршрутку.

«Страна» выяснила у психолога, работающего с ветеранами «АТО», причины происходящего вот уже 4 года. Но для начала издание напомнило последние инциденты, связанные с атошниками только в Киеве. За последние несколько дней атакованы офисы крупных компаний с применением гранатомета и ручных гранат.

В ночь на 16 апреля в парке на Лесном массиве произошла драка с участием пьяного атошника, который применил гранату Ф1. От взрыва пострадали и сам злоумышленник – 34-летний житель Черниговской области, и 21-летний житель Броваров. У него осколочные раны головы и ног.

В том же районе Киева этой зимой атошник Владимир Балабух зарезал повара одесского ресторана Руслана Юрченко. Мужчины поссорились на остановке маршрутки у метро «Черниговская». После чего боец 72-й бригады ударил Юрченко ножом в сердце.

В феврале в с.Залесье Киевской обл. пьяный атошник открыл огонь из автомата по соседям и бросил две гранаты в их двор. Когда приехала полиция, он открыл огонь и по копам, а также бросил в их сторону боевую гранату.

И таких случаев – десятки по всей стране.

Самое простое объяснение данному явлению – т.н. Вьетнамский синдром. Но не так всё просто. Есть и коренные отличия. Позволяют ли они говорить о совершенно новом феномене?

Определимся с понятиями

В психиатрии научное название «Вьетнамского синдрома» – посттравматическое стрессовое расстройство (ПТСР). Проявляется оно в повторяющемся и навязчивом воспроизведением в сознании события, которое нанесло психическую травму, или ряда таких событий.

Впервые ПТСР было описано американскими психиатрами после Вьетнамской войны 1965-1975 гг. Если кратко, военные переживания и стрессы (вид убитых товарищей или противника, страх при попадании под артобстрел, сомнения в справедливости войны) возвращаются и в мирной жизни (не говоря уже о кошмарных снах). Иногда они тяготят настолько, что стирают грань между реальностью и воспоминаниями. Отсюда изматывающая постоянная бдительность и ожидание угрозы. Поэтому любой резкий раздражитель (психологи называют его триггером) может вызвать неадекватную реакцию. Триггером («пусковым крючком», по-русски) может быть и неожиданный хлопок воздушного шарика, и рёв мощного двигателя, и звук отбойного молотка.

По данным министерства США по делам ветеранов, 11% участников второй иракской войны, 20% воевавших в Афганистане, 12% прошедших через первую иракскую войну и 30% служивших во Вьетнаме страдают от ПТСР. Более 6% обитателей камер смертников в американских тюрьмах страдает от ПТСР, полученного в результате участия в боевых действиях. В то же время, ветеранов среди американских самоубийц –24%. То есть, крайнюю агрессию, направленную вовне проявляет явное меньшинство американских ветеранов, нуждающихся в психиатрической помощи.

Что же касается российских участников боевых действий в Афганистане и Чечне, то, по словам профессора кафедры экстремальной психологии МГУ Александра Караяни, среди них лишь у 5% проявлен ПТРС. Причём, среди инвалидов – лишь у 4%.

Если же задним числом говорить о синдроме ПТРС среди ветеранов ВОВ, то здесь обнаруживают разве что чувство вины выживших перед погибшими (я помню, как часто крутил «Песню о погибшем лётчике» Высоцкого наш сосед-инвалид). Но в отличие от жертв собственно Вьетнамского синдрома, они не избегают воспоминаний о войне, а бережно хранят все фото, собирают архивы и мемуары.

Поэтому, наверное, наше постсоветское общество так потрясло сообщение Главного военного психиатра Украины Олега Друзя о том, что 98% участников АТО (каковых, по словам военпрокурора Матиоса 360 тыс. человек) нуждаются в психиатрической помощи, а 93% ветеранов (около 300 тыс. чел.) несут угрозу обществу. По данным международного правозащитного центра «Ла страда Украина», уже в следующем после объявления АТО году (то есть после первых волн демобилизации) количество жалоб членов семей участников АТО на бытовое насилие выросло в восемь раз.

И это не совсем, то, что мы знаем о вьетнамском синдроме. Проблематика адаптации «вьетнамцев» в американском обществе, «афганцев» – в советском, «чеченцев» – в российском, «ольстерцев» – в английском не раз поднималась в литературе и кино. Но то были истории не насильников, не убийц, не агрессивных заявителей своих прав (справедливых, признаем) на особое к ним отношение общества. Это были рассказы о несчастных людях, пьяницах, в лучшем случае – дебоширах, в худшем – самоубийц.

Да, в 2016 г. Америку всколыхнули два групповых убийства полицейских, совершённых с разницей в десять дней. Ветеран Ирака расстрелял в Луизиане патрульный наряд (погибли трое, столько же получили ранения). А в Техасе «афганец» застрелил пятерых и ранил ещё семерых копов. Но тут явно прослеживался расовый конфликт (не забываем, что Техас и Луизиана – южные штаты). До 2001 г. самым крупным терактом в США считался подрыв «Оклахома-Сити», совершённый в 1995 г. ветераном войны в Персидском заливе. Но у него, как оказалось – страдавшего ещё от детских психологических травм – тоже было идейное обоснование, замешанное на расизме, сектантстве и мести. Как бы там ни было, если взять печальныйтоп-10 массовых убийств в США после окончания Вьетнамкой войны, то среди совершивших их нет ни одного ветерана «локального конфликта». Откуда же такая волна насилия у нас? С этим вопросом мы обратились к заведующей кабинетом медико-психологической помощи участникам АТО при одном из психоневрологических учреждений Украины.

Лечение без лечения

– Знаете, в США, как только поняли, что это за проблема, сразу приступили к созданию сети специальных военно-медицинских центров. У нас же только сейчас проявили озабоченность данной проблемой. Если это можно считать озабоченностью. Депутат Корчинская подняла вопрос на заседании комитета Верховной Рады по здравоохранению. Так встала одна из дам – то ли депутат, то ли из приглашённых экспертов – и говорит: «У нас в Украине тысячи психологов при школах работают – да мы как организуем, чтобы они с атошниками работали, знаете, какая сила будет!». То есть, человек вообще не понимает, с чем он имеет дело – что такое участники АТО, и что такое дети.

– Что же, получается, причина ужасающей статистики проявлений ПТРС – в отсутствии озабоченности данной проблемы на протяжении четырёх лет войны?

– Украинские врачи об этой проблеме знают, и ею занимались. Вопрос в том, какие возможности у них.

Лечение и реабилитация страдающих ПТРС у нас проходит в три этапа.

Первый – в остром периоде заболевания, когда участник АТО получает психическую травму непосредственно на линии боевых действий. Здесь у нас приходится один психолог на 300 человек.

Второй этап – госпитальный. В госпитале в зоне АТО или в прифронтовых областях один психолог приходится на 100 чел. То есть, там работают военные хирурги, травматологи и т.д., но психиатрии практически не уделяется внимание.

Третий этап – реабилитационный. На базе санаториев и кабинетов медико-психологической помощи. Сюда направляют «атошников» другие специалисты, если они и психологические нарушения заподозрят. У нас психолог проводит реабилитационные беседы, а психотерапевт выявляет уровень заболевания, проводит медикаментозную коррекцию и, если надо – психотерапевтическую коррекцию.

Но коррекция – не лечение. А лечения ПТСР – того самого второго этапа у нас практически нет. Это тот – самый главный – этап, который и обеспечивают в США военно-медицинские центры. У нас же такого типа центр с соответствующими условиями пока только один – на базе отделения неврологии клиники профзаболеваний в столице. Здесь приходится 10 психологов на 20 человек. Лечение длится месяц, максимум – полтора.

– То есть, полноценное лечение проходит 20 человек из 360 тысяч нуждающихся?

– Получается так. Хотя такие военно-медицинские центры вполне можно устроить хотя бы на базе госпиталей. Преимущество таких центров в том, что в них предусмотрены мультидисциплинарные медицинские бригады. То есть, поступает, допустим, тяжелораненый, у которого несколько переломов, поражения тканей (разрывы), контузия и ПТСР. И пока разрабатывает пациент конечность после того, как кости сложили – в это время можно психиатрией, психотерапией с ним заниматься. И, конечно же, в этот период человек должен пройти полное лечение с медикаментозной коррекцией.

Причём, надо ещё выяснить, в результате чего развился ПТСР – то ли непосредственно вследствие того стресса, при котором было получено ранение, то ли это уже давнее – снимал себе стресс от страха алкоголем или наркотиками.

– Не потому ли время от времени сообщают о том, что военнослужащие там друг друга стреляют?

– Не сильно и сообщают.

– Не все СМИ предпочитают это передавать, но военный прокурор Матиос с 2016 года докладывает о том, что количество небоевых потерь в АТО превышает количество боевых, и к октябрю прошлого года исчислялось десятью тысячами.

Если ориентироваться по статистике на лето 2016 года, то умышленных убийств «побратимов» среди этих потерь – более 9%, самоубийств – 20%, наркотических и алкогольных отравлений – 7% и не факт, что многое из того же не закамуфлировано на местах под остальные статьи: ДТП, «нарушение правил обращения с оружием и боеприпасами», «нарушение мер безопасности» и т.н. «другие причины». Получается, что люди находятся с оружием, и при этом, уже с проявлением ПТСР?

– Да. Причём, в остром периоде. За которым следует уже патология. И на этом этапе охват помощи – 1 психиатр на 300 человек.

Благо дело, не всем, не всегда и не везде привозят водку и наркотики. И, слава Богу, не привозят в окопы на линию фронта. Проскочит туда БТР, продукты сбросит и уедет сразу. А подальше от линии соприкосновения… Вот скажите, пожалуйста, как так получается: волонтёр туда поездил-поездил – на джип себе наездил. Откуда деньги такие? Сам в «Фейсбуке» причитает, что единственную машину старенькую «убил» там, и тут – хоп! – покупает новую.

Так что многие оттуда уже поступают с зависимостями. Но есть и немало тех, кто и до АТО употребляли наркотики. Даже если он уже бывший наркоман, ему при ранениях колют наркотический анальгетик. Он спит себе в госпитале, а когда выходит из госпиталя, возобновляется зависимость. Никто же не спрашивает его в госпитале: а ты был ли наркоманом раньше?

Даже если и не был, но колют анальгетик долго, зависимость появляется. Но ПТСР в госпиталях не лечат: кости сложили, раны зашили – выходи дальше сам решай свои психические проблемы. Вот он на «гражданке» терапевта своего и трусит грудки: «давай налбуфин».

А перед мультидисциплинарной бригадой не стоит жёсткий выбор по приоритету и срокам лечения: при необходимости пациента даже не выписывают, пока он психиатрическое лечение не пройдёт.

Ведь многие после выписки из госпиталя к психиатру уже не пойдут. И не идут. Очень низкая обращаемость

– Почему?

– Признать себя «психом» очень тяжело. Особенно для мужчины. Нет проблем разве что с вузовской молодёжью. Такой молодой человек и сам предварительно почитает о проблеме в интернете, и подготовленный уже к серьезному разговору придёт. Но вообще поколение 80-х– 90-х годов рождения очень дремучее. Те же «афганцы» были куда более образованными. Очень чувствуется разница в школьном образовании при Союзе и сейчас.

Поэтому сидеть в медучреждении под вывеской «Психо-» почти никого не заставишь. А если ещё по коридору в поликлинике прошёл сосед, и тебя под этим кабинетом увидел… И чем личность примитивнее, тем больше боится этого.

– И как же они к вам попадают?

– Я их просто вылавливаю. У нас есть кабинет для участников боевых действий. Они туда приходят, чтобы взять направление на реабилитацию после ранения. Коллеги мне сразу звонят, я туда «ненароком» прихожу и как бы между делом завожу с их пациентами навязчивую беседу. Слово за слово… Говорю: «Знаете, что по статистике у участников боевых действий могут наблюдаться бессонницы, тревоги, кошмары, внутренняя агрессия» (а на самом деле в первые полгода после демобилизации бессонница вообще у всех, как и повышенная раздражительность вплоть до вспышек немотивированной агрессии)… «Если лично вас это не беспокоит, то может, побратимам поможете. Давайте пройдем к нам – отдельный кабинет, никто нас там не увидит…». Чуть ли не как по СПИДу конспирация. А когда показываешь ему, что и у него расстройство, большинство ответов: «Да я сам как-то. Мне бы только инвалидность оформить, чтобы выплаты были».

«Да что тебе те выплаты, – думаю про себя. – У тебя же здоровья нет, ты же его за деньги не купишь, если лечиться отказываешься!».

Но как он придёт, если ему, допустим, дома во время скандалов кричат, что он «псих», что «ему к психиатру надо», а тут ещё и сам психиатр к себе приглашает. Приходят только такие, что вот уже просто жить невозможно.

– Вы говорите о семейных конфликтах. В связи с этим снова вопрос о жестокости проявления ПТРС. До последнего времени самым ужасным примером «Вьетнамского синдрома» считалась история сержанта американского спецназа, который случайно убил своего сына (мальчик завёл игрушечную машинку у отца за спиной, и тот молниеносно развернувшись, применил боевой приём). Понятно, что уже через секунду ветеран в ужасе от содеянного, понял, что совершил. У нас же ветеран АТО убил любимую (что видно из фото семейной хроники) жену, планомерно нанося ей сорок ударов ножом.

– Кто его знает, какая ссора спровоцировала такой исход. Конфликты в семьях «атошников» – действительно, обыденное явление. Очень многие семьи распадаются из-за неуравновешенности, жёсткости отношений. Если без росписи живут, вообще быстро разбегаются. Если же говорить о разрушаемых законных браках, то таковые чаще всего были примитивными и до войны. Но, до этого экономического кризиса хоть какая-то там работа была, поэтому жили, пили, ругались, мирились. Теперь же приходит он с войны, чувствует себя героем. А жена ему: «Да какой ты там герой – иди, зарабатывай». И очень многие возвращаются назад в АТО. Потому что там просто воюешь себе и тебе платят семь тысяч. Но не все же имеют возможность вернуться. У кого-то ранения, а у кого-то страх. Соответственно, в лучшем случае он находит низкооплачиваемую работу. Плюс головные боли, нарушение сна… Естественно более быстро вспыхивает обида в ответ на какую-то несправедливость. И если у женщин обидчивость проявляется в виде слёз, то у мужчины – в виде агрессии.

Не стоит забывать и то, что очень многие «атошники» шли воевать, вообще не имея работы. Они уже были социально не определены. Им обещали, что после возвращения им будут все двери открыты. Но они остаются также нереализованными. Более того, добавились ранения, контузии. А жена капает, как и раньше. Но раньше он был «никто», а теперь герой. Поэтому жестокость возрастает.

Там же, где высокий образовательный уровень в семье, жена с ним ходит по врачам, гуляет, объясняет необходимость лечения. Участвует вместе с ним в помощи побратимам. Так и он постепенно выходит из этого состояния.

– Но высокий образовательный уровень, это, как правило, большие областные центры. В АТО же набирали в основном из села.

– Да. Это в городе ты не пустишь посыльных военкома в квартиру. А там голова сильрады зашёл в твой двор и ждёт себе. В селе ведь все знают друг друга. К тому же для людей в сельской местности важно общественное мнение. «Ну как это – тот пошёл, тот пошёл, а я не пойду! Что люди скажут?». Тогда как в крупных городах: «Да пусть что хотят, то и говорят!». Ну и в городах же самые умные: «Войны ведь нет. А в АТО по закону призывать нельзя».

Так что с ветеранами из крестьян самая большая проблема. На сегодняшний день сельской медицины нет. Вообще нет. А в райцентр он разве поедет обращаться за психоневрологической помощью? Тем более, если стыдно. Он же мужик! Водки выпил – и работать. То же и при бессоннице – напился и точно спишь. Даже люди, которые не злоупотребляли до АТО спиртным – из-за бессонницы подсаживаются на бутылку.

– По свидетельству российских врачей «афганцы» тоже избегали лечиться, утверждая, что у них «всё нормально». Так для них реабилитацию маскировали под «курсы личностного роста». Как потом вспоминали ветераны, это лучшее, что было в их жизни.

– Ни разу не слышала. Может, единичные какие-то мероприятия. А так, не было у них никакой реабилитации. Им говорили: «Ваши деды такую войну прошли, а потом страну поднимали! Так что, работать». Вся их реабилитация была, это льготы и выплаты по инвалидности.

– Я принадлежу к тому поколению, для которого «ветеран ВОВ» был обычным человеком. Их вокруг были тысячи. Войну прошли наши дедушки и бабушки. Да и «Афган» прошло немало одноклассников, однокурсников, коллег по работе. Отличались «афганцы» разве что более ранней взрослостью. Хотя сами они того, может, и не осознавали, поскольку не кичились боевыми заслугами. Почему ни после Великой Отечественной, ни после Афганской войн не наблюдалось такой агрессии?

– Во-первых, тогда правоохранительная система действительно работала…

– Но ведь безбашенному человеку в момент «срыва крыши» абсолютно всё равно, что с ним будет потом – хоть расстрел.

– Начнём с прошедших Вторую Мировую. Их семьи страдали не меньше, чем сейчас. Все знали о репрессиях (просто о них никто не говорил). Следовательно, ветеран понимал, что если будет себя вести в обществе неадекватно, то ему грозит как минимум 101-й километр. А максимум – потерять всё, от звания коммуниста до свободы. Поэтому многие пили и агрессию выплёскивали на семью, но не на сотрудников по работе и не на людей на улице. К тому же, ветеран знал, что ему нужно много работать, чтобы поднимать страну. Значит, выпить он мог только вечером, а напиться – в выходной. Так что агрессия была. Но скрытая. Подавленная.

А женщины не роптали. Очень многие мужчины погибли на войне. Их тотально не хватало. И если у тебя был мужик с целыми руками-ногами, работа у него была обязательно. Он мог обеспечить семью. Поэтому – пускай пьёт, пускай бьёт, но лишь бы работал.

Так же и афганец знал, что если он будет себя правильно вести, если он будет поддерживать политику партии, у него будут пайки, очередь на бесплатное жильё, льготы при поступлении в вуз – только пользуйся. Это сейчас ветерану АТО дают 25% на жильё, а 75% ты должен доплатить сам (с учётом налогов – все 80%). Что не прибавляет душевного спокойствия.

– Вернёмся тогда к примерам из «свободного общества». При классическом вьетнамском синдроме американские пациенты усиленно избегают мыслей, чувств или разговоров, связанных с травмой. У нас же ветераны АТО начинают скандалы с упрёков «я за тебя кровь проливал» с подробным перечислением самых кровопролитных боёв. В чем причина такого различия.

– У нас – у славян – всё же отличный от американцев менталитет. Если мужчина участвовал в боевых действиях, для него гордость. Тем более, если считается, что он родину защищал или «карал сепаратистов».

Второе. У нас если какой-то стресс, то выпил с кумом водки, поговорил и снял его на время. Потому что и у славянской души кума есть потребность посочувствовать и  поддержать. У них же вообще не принято показывать, что у тебя есть проблемы. Все проблемы ты решаешь либо со своим адвокатом, либо со своим психологом. А в целом у тебя должно быть всё O.K.

Но, ещё раз повторю. Одна из главных причин такого различия в статистике проявления ПТРС у нас и у них – отсутствие лечебного этапа.

Ни в чём себе не отказывайте

– В 2015 году (когда состоялась последняя на данный момент военная операция США) пособия по медикаментозному лечению по данной статье в Штатах стали получать более 60 тыс. «свежеуволенных». Какие пособия на лекарства полагаются ветеранам АТО?

– Участковые, а теперь семейные врачи должны им выписывать бесплатные лекарства за счёт муниципального финансирования. Но если в прошлые годы участковому разрешалось выписать бесплатных лекарств на 54 тыс. гривен в месяц, то с 2017-го – на 25 тысяч. Однако в первую очередь обслуживаются онкобольные (обезболивающие средства), за ними диабетички, затем по приоритету астматики. При этом к семейным врачам приписали и людей с пересаженными органами, которым нужны имуносупрессоры. И что остаётся? Я спрашиваю у семейного врача: «Какое у вас финансирование, чтобы я вас не подставила – чтобы к вам не заявился «атошник» с требованием мне бесплатно положено и не начал трясти за грудки?». И чтобы потом и она ко мне лечиться не прибежала. Получается только антидепрессант амитриптилин за 5 грн. с кучей побочных действий из всего огромного списка лечебных средств, которые по постановлению Кабмина могут отпускаться бесплатно или по льготам.

Так что всё, что может более-менее полноценно предоставить сейчас государство «атошнику» – это 8 тыс. грн. в год на реабилитацию. Но вот приехал он в санаторий. Если человек настроен лечиться, пролечится. А если там «побратимы», да «давай вспомним…». И пьют водку три-четыре дня, начиная создавать проблему для всего санатория. Тогда администрация и говорит: «Давайте вы домой поедете, мы вам на карточку переведём остающиеся деньги, а в карточки ваши напишем, что вы пролечились».

И вот на фоне всего этого психического «здоровья» ветеранского сообщества подходим ко второй (если не первой) причине волны насилия, о которой вы говорите – огромному количеству оружия на руках.

Если на стене висит гранатомёт…

– У нас же каждого второго «атошника» потряси – имеется свой арсенал. Они же как-то оружие оттуда вывозят.

– Но и у американцев есть разрешение на ношение оружия.

– Такое, чтобы американский солдат привёз гранату – это нонсенс. Наши же везут оружие на самом деле, с целью продажи. Это потом уже на пьяную голову хватаются за него… О том, что в доме гранаты знает и жена, и мама, и кум… Но у нас никто не работает с населением, не объясняет, что это вам муж/сын не копейку лишнюю привёз, не гостинцы, а смерть. Никто не объявляют месячники добровольной сдачи боеприпасов без последующего наказания за их хранение. Вели бы разъяснительную работу, женщины хотя бы стали переживать – просили бы вынести хоть в поле куда-то. А так, если она и заикнётся, что дети дома, а сейфа нет, в ответ услышит: «Мовчи, продамо, ще й гроші будемо мати». Вот и выходит такая статистика. От жадности и малообразованности.

– Но с другой стороны тому «атошнику», что недавно повара зарезал, хватило и ведь никаких гранат не понадобилось – зашёл в ближайший магазин и купил нож.

– Я изучала данную ситуацию. Во-первых, все, стоявшие на маршрутку отказалась пропускать ветерана вне очереди. Во-вторых, как правильно мама подсудимого в суде сказала: «шла драка между двумя мужчинами, но никто не остановил и не вызвал милицию». Здоровенный повар, спортсмен, боец избил ветерана и унизил. Тот пошёл, купил нож и «защитил свою честь».

– То, что очередь стояла и просто наблюдала за избиением, может говорить о соответствующем отношении общества к ветеранам АТО?

– Общество их не встречает как героев. К 2018 году отношение следующее: пришли люди неуравновешенные, алкоголики, психопаты и с ними надо общаться в лучшем случае очень аккуратно. Сами «атошники» признаются: «если я устраиваюсь на работу и говорю, что был в АТО, очень большой шанс, что меня на работу не возьмут». Есть страх по отношению к ним.

– Ваши слова подтверждает руководитель Центру для участников АТО «Бандеровский схрон» Игорь Чернецкий: «Ветеранов АТО побаиваются брать на роботу… и ещё у нас после пережитых военных событий появилось обострённое чувство справедливости, с этим также непросто находиться среди людей». Может, это и ответная агрессия на соответствующее отношение общества?

– В том числе.

– Но не подталкивает ли к совершению дерзких правонарушений и та безнаказанность, к которой наряду с профессиональными «активистами», уже просто приучены знаменитые ветераны АТО? Посмотрите, большинство членов «Правого сектора», устроивших настоящую войну в Мукачево в 2015 году избежали суда. На свободе «айдаровка» Вита Завируха, подозреваемая в расстреле сотрудников АЗС и милицейского наряда. И даже «светится» по телевизору в различных акциях.

– Безнаказанность порождает безнаказанность. Простые «атошники» не понимают же, что все их «раскрученные» побратимы – персонажи уже более политические. А значит, за их деяниями стоит тот или иной олигарх, который и адвоката оплатит и всё остальное купит.

Но ещё больше людей с обострённым чувством справедливости провоцирует сама революционная ситуация. Они же видят теперь, что лидеры майдана не Украину «здобували», а «маєтки». Сейчас любому телеканалу ничего не стоит дрон запусить, и  видно, кто какие хатынки «настроил», пока защитники Украины в окопах мёрзли.

– А не сыграла ли с теми, кто в окопах, злую шутку ещё и беспечность? Большая часть участников АТО ведь – из «компьютерного поколения». Виртуозы стрелялок с их запасными «жизнями» и безболезненной «смертью» шли отстреливать «сепаров», как на сафари, а всё обернулось шоком для них.

– У нас, на кафедре психотерапии, психиатрии и медицинской психологии Медицинской академии последипломного образования также как и в других странах считают, что вообще после военных действий, после стресса далеко не заболевают от ПТРС. В среднем 25%. Но даёт ли полную картину это среднее? Приведу аналогию: подверглись изнасилованию замужняя женщина, у которой есть дети, и 12-летняя девочка – у кого выше риск суицида? Конечно, у ребёнка. Для него сам половой опыт – стресс кроме насилия. То же самое и с подготовленностью к тяготам, лишениям и стрессам в АТО. Есть, конечно, и такие «атошники», которые что-то там копали, штабы обеспечивали – их там волонтёры кормили, и они пришёл толще, чем туда уходили, а были участники боевых действий. Это и холод, и неполноценное питание, и крысы, которые по тебе скачут, отчего ты не спишь… И нервная система у тебя просто «садится».

Как выходить (выводить) из приступа

– Врач далеко не всегда рядом, когда начинается приступ ПТРС. Что вы можете посоветовать близким больного, или ему самому, если он чувствует наступление такой ситуации?

– Специалисты давно разработали ряд советов. Например, если напоминание о стрессе навевает запах, его нужно быстро перебить. Поэтому следует носить с собой, например, носовой платок, смоченный духами жены. Если паника появляется от других раздражителей (где-то завёлся бульдозер или лязг гусеничной техники) – больно ущипнуть себя, чтобы вернуться в реальность. Даже простое постукивание ногами (психологи называют это «заземлением») помогает «выключить» флешбеки. Вообще флешбеки (внезапные, обычно сильные, повторяющиеся переживания прошлого опыта) характерны не только для участников боевых действий, но и для переселенцев из зоны АТО или «чернобыльцев», оперативных сотрудников МВД, простых полицейских. Для каждого из них важно владение приёмами «заземления».

В большинстве случаев страдающие от ПТСР сами выходят из флешбека. Но если вы родственник или близкий такого человека, оказавшийся рядом, ему поможет ваше аккуратное поглаживание.

В острых случаях больной может даже залезть под стол в общественном месте (например, на каком-то торжестве при внезапном залпе салюта). Здесь очень важна реакция окружающих. Лучше всего всем сделать вид, что никто этого не заметил, не говоря уже о недопустимости насмешек. Тогда человек быстро приходит в себя. В любом случае после флешбека передвигаться он должен сам – без поддержки – чтобы чувствовал, что он сам собой психологически владеет.

Дмитрий Скворцов

t-34-111.livejournal.com

Мнение автора статьи может не совпадать с мнением редакции