Ода Территории

"Вы должны отдавать себе отчет в том, что въезжаете на нестабильную территорию", – сказал мне когда-то, при первом визите на Донбасс, сотрудник российской погранслужбы

"Вы должны отдавать себе отчет в том, что въезжаете на нестабильную территорию", – сказал мне когда-то, при первом визите на Донбасс, сотрудник российской погранслужбы

С тех пор прошло более пяти лет.

"Нестабильная территория" сегодня станет субъектом Федерации — да еще и с "приплодом" в виде Запорожской и Херсонской областей.
Вряд ли после этого она станет стабильной, словно по волшебству. Украинские обстрелы не прекратятся. Но она перестанет быть "Территорией".

Словечко это от службистов подхватили и донецкие военные. Мирный люд на него скорее обижался. Полагаю, из-за его пугающей точности.

Да, на территории (опять!) ДНР и ЛНР были сформированы государственные и общественные структуры, работали больницы, суды, собесы. Выдавались республиканские паспорта, выплачивались пенсии и пособия. Работала инфраструктура. Работали министерства — в том числе Министерства иностранных дел, причем еще до признания республик Донбасса хоть кем-нибудь.

Когда-нибудь по опыту этой удивительной государственности будут защищать диссертации политологи и социологи. При этом — не будем себя обманывать — все и каждый понимали хрупкость и одновременно подвижность этой DIY (do it yourself) – государственности.

Грубо говоря, несколько миллионов человек восемь лет жили в буквальном смысле на вулкане. Вулкан этот то и дело пыхтел, выбрасывал струи раскаленного пара и швырялся камнями. Украинская артиллерия обстреливала города и поселки, ученики украинских снайперских школ выходили потренироваться, стреляя по мирным — например, по жителям прифронтового поселка Александровка. Год назад глава поселка Константин Чалый подвез меня на машине к дому убитого накануне мирного жителя — перед этим проскочив на полной скорости простреливаемую часть улицы — и сказал: "Дедушка этот курей пас, тут его и убило". Меня тогда царапнуло это "убило" - а не "убили", будто Чалый говорил не о злой воле человека, а о природном явлении.

Другая сторона медали, помимо постоянного военного экстрима — неизбежная "серая" зона, как с точки зрения экономики, так и правоприменительных практик. Александр Ходаковский в наше первое с ним интервью назвал общественную и политическую ситуацию в ДНР "душной, невентилируемой". Позже, готовя большой материал о разных аспектах жизни республики, мне пришлось столкнуться с этой "удушливостью" непосредственно — в помещении для приема передач в донецком СИЗО, забитой народом, как трамвай в час-пик. Вместе с волонтером Андреем Седловым мы ждали несколько часов — Седлов передавал пакеты с чаем, "гигиеной" и сигаретами нескольким ополченцам, арестованным по достаточно хлипким обвинениям и уже несколько лет (!) ожидающим суда. В замкнутой системе, пораженной, к тому же, типичным для территорий бывшей Украины грибком тотального кумовства, естественным образом возникали злоупотребления, социальные язвы.

Анклав непризнанных республик душил даже географически — жителю большой России, привычному к пространству - "Расея моя Расея, от Волги до Енисея" — было физически тяжко находиться на клочке земли, который можно проехать из конца в конец за один световой день. Помню, прожив в ДНР безвылазно около трех месяцев, я начала физически задыхаться — и при первой возможности выскочила на несколько дней в Таганрог.

Контраст был разителен — старенький общий вагон привез меня из Макеевки на станцию Успенская, где я после прохождения погранконтроля пересела на российскую электричку. После донецкого поезда с тепловозиком во главе, бесшумная ростовская электричка напоминала чудо техники - какой-то, не знаю, звездолет. Когда подошел кондуктор с кардридером, я не сразу вспомнила, что можно расплатиться, просто скользнув по аппарату банковской картой.

"Они мне говорят — а можно карточкой расплатиться? Куда приложить? Ко лбу себе приложи!" — смеялась в мае этого года продавец донецкого военторга над российскими добровольцами, не знающими того, что в ДНР с четырнадцатого года работает только один банк — Донецкий республиканский, и это своего рода банк-аутист, не связанный не только с мировой, но и с российской банковской системой.
Когда сейчас иные российские прогрессисты стонут — как же так, страна окажется в изоляции! - они не понимают, как это, на самом деле — оказаться в изоляции. И не на одной седьмой части суши планеты Земля, а на, не знаю, одной двадцать седьмой. Когда ты не являешься вполне своим даже для страны и цивилизации, за единство с которой ты многим пожертвовал. Даже для нее ты — житель — "серой зоны", "нестабильной территории". Какой-то... дивергент.

Видели бы вы, с каким благоговением и завистью в мой первый приезд дончане смотрели на мой российский паспорт. Иной раз мне казалось, что человек борется с желанием попросить его, хотя бы, в руках подержать.

Вы спросите — если все было настолько тяжело и муторно, то зачем вы и люди вроде вас годами приезжали на Донбасс, жили здесь и связывали свои жизни с Территорией?

Ответ простой. Люди. Эти люди, такие же как мы, но прошедшие войну, лишения, потерю близких, разочарование непризнанности — и не просто оставшиеся людьми, а перешедшие на иной, что ли, уровень бытия. Предполагающий солидарность и ответственность не только за себя, не только за близких, но и за каждого, кто окажется рядом.

- Что у тебя случилось? Я по голосу слышу — что-то случилось. Если ты не скажешь, я сейчас приеду к тебе. Плевать, что комендантский час. А если ты мне не откроешь, я выбью дверь.

- Надень бронежилет. И каску. Мне? Мне не надо, у меня грудная клетка крепкая.

- Ты заболела? Ковид? Пришли список продуктов и лекарств, я принесу. Я? Я уже переболела. Прививки пока нет. Ничего, переболею еще разок.

Вот такие люди к нам присоединяются сегодня. Такая Территория.



Собкор портала "Ридус" в Донбассе Наталия Курчатова — специально для ИА Новороссия.

Новости партнеров