Станислав Смагин: Лучше одному, чем с кем попало

Владислав Сурков принадлежит к числу тех крайне ярких и неоднозначных личностей, слова и поступки которых очень сложно анализировать рационально, с содержательной точки зрения: вместо анализа непосредственно сказанного и сделанного разговор почти сразу перескакивает на личность автора. Ввиду неизбежности такого поворота дискуссии сразу же, без лишних предисловий коснемся персонального дела Владислава Юрьевича и отметим, что он, как бы мы нему ни относились, умеет улавливать, усиливать и ставить себе на службу нарождающиеся тенденции, а тенденциям уже очевидным и мощным, но пока еще сырым и не имеющим институционального оформления, давать удачные броские наименования и, опять-таки, патентовать на себя. Вспомним пресловутую концепцию «суверенной демократии», появившуюся в середине нулевых. Примерно тогда он начал попытки использовать в интересах власти «русскую тему», понимая, что ее можно игнорировать или бояться (у большинства представителей действующей власти только два этих варианта реакции), но от этого она статус одной из главных в нашей стране не утратит.

Подобных примеров политической меткости и талантливости можно привести еще вволю. Неудивительно, что даже непримиримые оппоненты Суркова признают его сильные стороны как человека и политика. Когда послемайданная украинская власть объявила, что он якобы лично координировал действия снайперов, стрелявших по онижедетям, кто-то из ультралиберальных россиян, кажется, мой земляк Владимир Голышев, признался: правда это или нет, но Сурков единственный в высших кремлевских эшелонах, кто способен на такой неординарный поступок, единственная титаническая возрожденческая личность.

Именно это обстоятельство заставляет со всем вниманием отнестись к статье «Одиночество полукровки», опубликованную помощником президента в журнале «Россия в глобальной политике». Влиятельный отечественный государственный деятель, что еще более важно — самый способный в плане идеологии и создания смыслов, впервые открыто признал, что Россия отдельная от Запада страна и даже цивилизация, которой нет нужды и смысла интегрироваться в мировой либертариум, а куда лучше перейти в режим разумной автаркии, причем по отношению ко всем внешним центрам — что евроатлантическому сообществу, что Азии. Конечно, подобные мысли регулярно озвучивают и другие высокопоставленные спикеры, порой формально более высокопоставленные, чем Сурков, но с точки зрения фактической иерархии нынешнее выступление самое значимое. К тому же обычно грозные и решительные инвективы в адрес Запада обычно заканчиваются запятой, после которой следует «но» и жалобная мольба «мы все равно не рисуем никаких красных линий и точек невозврата, готовы возобновить диалог на любых условиях и в любое время», короче, переводя с дипломатического на русский, «возьмите нас, дяденьки, мы же свои, буржуинские». В сурковской статье этого нет. Признается неизбежность торговли, взаимодействия и каких-то ситуативных тактических коалиций с иными международными акторами, но без надрыва и сожалений-намеков «а ведь можно иначе». Это призыв к умеренной автаркии без многоточий и «но».

Про Запад, подразумеваемый в статье как главный объект отталкивания и отрицания, Сурков по большому счету не говорит ничего плохого. Он, Запад, просто иной. Говоря словами классика, «мы поняли: немцы не люди». Мы поняли — Запад не люди, во всяком случае, не совсем те же люди, что мы. Поняли, на самом деле, давно — Данилевский сформулировал это еще в XIX веке, а Вадим Цымбурский на этом основании создал концепцию «острова России» в конце ХХ. В курсе этого и сам Запад. Не только Тойнби и Хантингтон — как сказал американский экономист Джеффри Сакс после провала патронируемых им либеральных реформ в России: «Мы вскрыли организм больного и обнаружили, что у него другая анатомия».

Сурков, при всей его определенной откровенности, все-таки вынужден соблюдать политкорректность. У автора этих строк подобных ограничителей нет. Поэтому можно не просто сухо и безоценочно констатировать нашу разницу с Западом, но и попытаться поставить не очень уважаемым западным партнерам диагноз, исходя из норм и ценностей если не русско-православной, то общехристианской цивилизации, которая нас с ними все же условно объединяет в той же степени, в какой биология объединяет принадлежностью к одному виду (хотя и в этом порой сомневаешься).

Прошлой осенью на фоне прочих громких мировых событий относительное второплановое освещение досталось недавнему оправданию боснийским судом бригадира Насера Орича. Сей уничтожитель сербов и яркий представитель плеяды самых страшных военных преступников в истории человечества гармонично совокупил в своей одиозной личности черты убийц-планировщиков, таких как организаторы ужаснейших геноцидов ХХ века, и handmade-маньяков вроде Чикатило и Джека-Потрошителя. С учетом того, что Босния и Герцеговина на вполне юридическом уровне обладает ограниченным суверенитетом, а ограничителем выступает западноцентричное «мировое сообщество», это самое «мировое сообщество» можно считать косвенным попечителем оправдательного приговора. Впрочем, почему косвенным? До этого Орича уже триумфально оправдывал еще более западноцентричный Международный трибунал по бывшей Югославии, тем самый вполне четко включивший сербов в список легитимных жертв «нового мирового порядка».

Конечно, сербам такая печальная участь досталась в изрядной степени как чадам православной и восточнохристианской цивилизации и как народу консервативно-патриархальному. Сложно поспорить с историком Дмитрий Лабаури: «В новейшей истории Европы очевидное столкновение культуры постмодернизма с ее вечным праздником гедонизма и лозунгом «забыть историю и идти вперед» и националистического традиционализма, продолжающего цепляться за отцовские могилы и заветы предков, происходит не впервые. В 1990-е годы эпицентром этого противостояния стала Сербия, которая, разумеется, была не в силах в одиночку оказать достойный отпор и была обречена на роль европейского изгоя и маргинала. Пристальный анализ французских журналистов, исследовавших в начале 2000-х мотивы антисербских настроений в европейском обществе, позволил установить, что в основе их лежали не страх перед возможностью руандистской резни на Балканах, не презрение к тоталитарному прошлому «сербо-коммунистов» и не предубеждения против православия как такового, а именно цивилизационная ненависть победившего постмодернизма к поверженному традиционалистскому христианскому обществу. Леви Елизабет в статье 2003 года, посвященной «антисербскому расизму» европейского общества (а в том, что это действительно был своего рода «расизм», едва ли приходится сомневаться), замечала, что основная вина сербского народа заключалась не в занимаемой им политической позиции, а в том, что, «запоздав» в своем ментальном развитии, он явно не вписывался в рамки «нового человечества», столь упорно культивируемого в Европе: «Новое человечество, связанное с идеей обязательного смешения рас и ненависти ко всему, что национально, человечество постистории и всеобщего праздника имело немало оснований обречь на поругание народ, который упорствовал в афишировании своей идентичности, в стремлении сохранить за собой свою землю и свою веру, иными словами, народ, не порвавший с прежним человечеством»».

Но я бы коснулся более широкого контура проблемы, а именно — международного законодательно закрепленного разделения народов на те, кого можно убивать и те, кто, напротив, имеет полномочия убийц; военных и политических деятелей — на тех, кто за свои поступки подлежит суровому наказанию — и, соответственно, тех, кому положена полная амнистия, а то и поощрение. Подобная парадигма, опирающаяся на принцип «vae victis» и столетиями характерная для англосаксонской цивилизации в зонах ее колониальной экспансии, получила, увы, в 1945-1946 годах официальное укоренение в ходе Нюрнбергского процесса и исполнения его решений.

Я не собираюсь выступать здесь отрицателем Нюрнберга в общем и целом — право слово, русскому человеку это незачем. Но и до меня заслуженные наши умы, такие как покойный историк и общественно-политический деятель Сергей Пыхтин, критически отзывались о некоторых последствиях эпохального процесса. Позволю отослать интересующихся к статье Сергея Петровича «Нюрнбергская ловушка». Если вкратце — не совсем естественным и адекватным было осуждение палачами Дрездена и Хиросимы повинных в Орадуре, Лидице и Крагуеваце, устроителями расовой сегрегации в собственной стране и организаторами жесточайших расправ в колониальных владениях — авторов Нюрнбергских (о ирония судьбы!) законов.

С другой стороны, среди протагонистов процесса была и наша страна, право на него как раз имевшая. И вообще, полбеды, если бы неполная справедливость Нюрнберга стала залогом будущей глобальной гармонии, того, что Вудро Вильсон еще в ходе Первой мировой называл «войной за прекращение всех войн». Но дальше последовали полвека кровавых войн Запада на Ближнем Востоке, в Индокитае и Латинской Америке, полвека прямых и косвенных интервенций, поддержки самых людоедских и кровавых режимов при невозможности привлечь организаторов этих войн, интервенций и поддержек к ответственности. И если в период биполярной системы и существования мощнейшей планетарной левой альтернативы можно было вынести военным преступлениям Запада хотя бы суровую и отчасти на что-то влияющую морально-нравственную оценку (пример — трибунал Рассела по Вьетнаму), то после 1991 года увяла и эта возможность.

Более того, появилась и была во всю катушку использована другая возможность — тех самых «международных трибуналов», формально вытекающих из принципов Нюрнберга, а фактически призванных наказывать и стигматизировать неугодные народы и лидеров при одобрительном поощрении своих сукиных сынов. МТБЮ в целом, судилище над Милошевичем, формально национальный, но проводимый под американской оккупацией трибунал над Саддамом Хусейном — некогда чуть ли не лучшим другом США в ближневосточном регионе — и его сподвижниками, примеров более чем достаточно. Даже «Нюрнберг в полевых условиях» над Каддафи, тоже краткосрочным ближневосточным другом Запада, отчасти ложится в указанную канву. Редчайшие примеры наказания «своих сукиных сынов» скорее подтверждают правило. Да, в период полевения Испании и на пике общей социал-демократизации Западной Европы (каковая социал-демократизация отнюдь не значила смягчения суровых европейских нравов — именно тогда европейские социал-демократы, включая бывших коммунистов вроде итальянского премьера Д’Алемы, бомбили Сербию и поддержали косовских террористов) испанский судья Балтасар Гарсон начал преследование давно уже вышедшего в отставку Пиночета, имевшего неосторожность вместе с чилийскими убивать и испанских граждан, но уже совершенно забывшего об этом. Единичный эпизод, более напоминающий домашний спор членов западной семьи меж собою, в конце концов, у социалиста и масона (не конспирология, общеизвестный стопроцентный факт) Альенде, свергнутого Пиночетом, всегда были симпатизанты в мировом леволиберально-гуманитарном интернационале. А вот попытки того же Гарсона привлечь к ответственности за поддержку и активную помощь Пиночету и другим латиноамериканским диктаторам Генри Киссинджера, равно как и судебные претензии к Киссинджеру самих латиноамериканцев, ни к чему не привели, и патриарх мировой политики не сказать даже, что доживает последние дни, а прекрасно себе живет в уважении и почете.

Это узаконенное разделение мира на имеющих право и тварей дрожащих, с редкой легкой ротацией в зависимости от западных интересов и капризов, столь вошло в привычку и слилось с окружающим фоном, что способно вновь вызвать удивление лишь у немногих и лишь в таких вопиющих ситуациях, как оправдание Орича. Но и этих случаев-напоминаний вполне достаточно, чтобы уяснить: Запад вовсе не так, как мы думаем, загнивающ, рыхл, либерален, постмодерничен и озабочен правами человека и слезинками ребенка, особенно если этот ребенок чернокожий би/гомо/пансексуал. Точнее, и рыхл, и загнивающ, и во всех смыслах слова озабочен, но это лишь одна из его масок-истин, как и положено в постмодерне. В остальном же он более, чем когда-либо в истории, агрессивен, хищен и настроен расслоить мир на нечто среднее между индийскими кастами и рангами заключенных в отечественных местах лишения свободы.

Место, уготованное нашему народу в этой иерархии, предельно понятно и, вероятно, хуже, чем у сербов. Поэтому, ситуативно сотрудничая, точнее, безуспешно пытаясь сотрудничать с западной коалицией против ближневосточных исламистов как с условно меньшим злом против большего, нужно понимать, что в самом оптимальном случае и в самой оптимальной оптике это ухудшенная копия антигитлеровской коалиции, когда мы воевали против агрессора в союзе с теми, кто его породил. Но и это, на самом деле, иллюзия, ибо и после победы не мы будем судить побежденных вместе с другими победителями, а вместе с побежденными будут судить нас. А от иллюзий в таком деле, как международная политика, наверное, пора уже избавляться.

Происходящее вокруг России в последние месяцы дает понять необходимость этого избавления еще отчетливее, чем раньше. Все, включая самых наивных и политически близоруких, увидели метафизическую и мировоззренческую сущность нынешнего Запада. Правда, выводы из этого сеанса западного саморазоблачения часто делаются ошибочные. Многие почему-то думают, что совершенно дикими, откровенно и подчеркнуто фейковыми делами Скрипаля и «химического Башара» Запад продемонстрировал свою полную морально-нравственную и интеллектуальную деградацию, за которой последует прозрение и разочарование простых людей коллективного Запада в своем истеблишменте и, шире, общем положении вещей. Все не так. С точки зрения здравого смысла и самых элементарных этических и эстетических норм, которые в политике присутствуют в основном для мебели, но все же присутствуют — это, конечно, деградация. Но одновременно и диалектически это высший пик развития. Это совершенно осознанное, концептуальное воплощение в жизнь пресловутого Оруэлла.

Первым громким звоночком была пресловутая пробирка Пауэлла и тезис «Косово — уникальный случай, никаким прецедентом не являющийся». Вторым — назначение спикером Госдепа анекдотической Псаки, которая каждым своим словом и нелепой географической и фактологической оговорокой должна была подчеркивать «нас не волнует разница между Ираном и Ираком и то, есть ли в Ростовской области горы, для мирового гегемона это совершенно несущественные детали». И вот теперь два громких скандала, раскручиваемых под лозунгом «обвинение — царица доказательств». Нешто англичане и американцы не могли сфальсифицировать хотя бы относительно пристойные доказательства, несостоятельность которых вскрылась бы не в первый же день, а хотя бы через месяц/год, когда цели провокации уже достигнуты? Наверняка могли бы. Однако требуется именно показать «да, у нас нет доказательств вины обвиняемого, кроме нашего твердого желания с ним расправиться, более того, мы знаем, что на самом деле он не виновен и даже специальными проговорками показываем это знание [заключение английской лаборатории о невозможности установить страну-производителя «Новичка»], но мы хотим крови и мы ее получим!». Это же запредельное мастерство, монструозное и явно не могущее остаться без мощной метафизической ответки, но по-своему гениальное.

Гений этот, повторимся, со всей очевидностью злой, и применявшийся в Древней Греции к злым духам термин «какодемон» ввиду особенности его русского звучания будет здесь как нельзя кстати. С такого рода гениальностью не только можно, но и нужно из элементарных соображений безопасности существовать в разных цивилизационных мирах и системах координат. Однако разграничение отнюдь не следует проводить по границам России послекрымского образца, как это предлагают некоторые казенные «патриоты»-лоялисты в удивительном почти что согласии с либерал-русофобами («почти» — ибо те и Крым русским не признают). Нужно тем или иным способом решить вопрос Донбасса и Новороссии, восстановив историческую справедливость и обеспечив открытую и неразрывную связность этих земель с Большой Россией. Нужно решить и украинский вопрос в целом, чтобы Малороссия и Западная Украина как минимум не были плацдармом войны против нас. Нужно обеспечить адекватное функционирование ОДКБ и остановить дрейф Белоруссии и Казахстана в обратную нам сторону. При всей сомнительности наших целей и средств в Сирии, если мы добьемся и зафиксируем там какие-то результаты для России как государства, а не для кучки российских нуворишей, отказываться от трофеев тоже будет глупо.

Выпрыгнуть, захватив весь свой багаж, из несущегося незнамо куда, но, скорее всего, в пропасть автобуса, управляемого вменяемым до степени полной невменяемости шофером в звездно-полосатой кепке, и, удачно сгруппировавшись, приземлиться — вот наша задача на краткосрочную перспективу. Один знаковый российский политик, как выяснилось, так если и не думает на самом деле, то хотя бы говорит. А вот что он думает на самом деле, что думают его коллеги и товарищи, не останется ли статья Суркова бессмысленным одиноким вскриком в полном соответствии со своим заголовком — после этих вопросов впору поставить как раз не точку, а многоточие.

Станислав Смагин, заместитель главного редактора ИА «Новороссия»