Улица умственных инВалидов

Председатель Башкирского республиканского комитета КПРФ Юнир Кутлугужин выступил за возвращение улице Заки Валиди, на которой комитет, собственно, находится, имени Михаила Фрунзе, которое она носила раньше. Этот вопрос поднимается уже не в первый раз – и раньше башкирские коммунисты требовали восстановить прежний годоним.

Инициативу башкирских коммунистов можно только поприветствовать. В том числе и потому, что она отчасти является признанием исторических ошибок их предшественников и стремлением их окончательно исправить.

Дело в том, что Заки Валиди (изначально — Валидов), родившийся в 1890 году в семье, насчитывавшей несколько поколений религиозных деятелей, окончивший медресе и избравший стезю историка-тюрколога, к 1917 году был уже убежденным башкирским националистом и сторонником тюркской исключительности. Революцию он воспринял как шанс на реальное политическое воплощение в жизнь своих чаяний и идеалов. Валидов входил в центральный совет российских мусульман, был избран депутатом Учредительного Собрания от Уфимской губернии, а в середине ноября участвовал в провозглашении автономной Башкирии (формально в составе «федеративной России»), став членом ее правительства и главнокомандующим местными вооруженными отрядами.

«Основная» гражданская война в России интересовала Валидова и его сторонников исключительно с точки зрения того, какая из сторон может больше дать их национальному проекту. Сначала вместе с несколькими соратниками он был арестован большевиками, но вскоре освобожден казаками. Примкнул к восстанию Чехословацкого корпуса, прославившегося свирепостью, плохо вяжущейся с образом добродушных и глуповатых «швейков». Вступил в сношения с так называемым «Комитетом членов Учредительного собрания», считавшимся на тот момент главной всероссийской антибольшевистской силой. Когда КОМУЧ был свергнут Колчаком, сторонником единой и неделимой России и противником всяких сепаратистов, пусть и в «автономистских» масках, а в Предуралье представителем адмирал оренбуржский казачий атаман Дутов, тоже унитарист и вообще контрреволюционер. Остатки местных антибольшевистских, но левых сил, вроде эсеровского лидера Чернова, в смычке с башкирскими лидерами устроил против Дутова заговор. Заговор провалился.

Логика «Башкирия превыше всего» сама толкала «автономистов» Валидова к союзу с еще недавно арестовывавшими его большевиками, которые на контрасте с жесткой национальной политикой белых и персонального того же Колчака проводили по отношению к инородческим окраинам и группам политику, предвосхитившую лозунг Ельцина «берите суверенитета сколько захотите». Валидов организовал переход башкирских войск на сторону красных, стал зампредом и наркомом по военным делам в свежеобразованном башкирском правительстве – Временном военном революционном комитет. В итоге с центральным большевистским правительством был подписан договор о создании автономной Башкирской республики.

В ходе всех предварительных переговоров главным условием Валидова было сохранение целостности Башкирской дивизии и недопущение пополнения ее военнослужащими других частей Красной армии. Он даже прибег к открытому шантажу – если центр не согласится, то башкиры не перейдут, конечно, на сторону Колчака, но будут сражаться с ним совершенно самостоятельно, как третья и не связанная с красными никакими обязательствами сила. Нарком даже особо не скрывал, в чем суть его упорства: «Башкирская Республика без вооружённых сил, в глазах эксплуататоров – царских переселенцев [то есть простых местных русских крестьян], ожидающих с нетерпением Красную Армию как национальную силу русского народа. – есть фикция. Переселенцы перестанут смотреть на голодных, забитых башкир как на равноправных. Отныне переселенцы– кулаки-победители, башкиры – военнопленные рабы. Молодые переселенцы, сыновья кулаков-душителей башкирской бедноты, с необыкновенным азартом записываются в Красную Армию добровольцами только для того, чтобы поиздеваться над башкирской беднотой зато, что последняя, хотя в весьма невыгодных и неблагоприятных условиях, пыталась взять всё дело в свои руки».

Почти сразу между автономистско-сепаратистское правительство вступило в затяжное вялотекущее противостояние с местной структурой центральной большевистской власти – Башобкомом РКП(б). Разногласия возникали, в частности, из-за желания башкир проводить полностью самостоятельную хозяйственную и экономическую политику, в корне противоречащую большевистской, а также их претензий на земли соседних русских губерний. Имелись и более стратегические противоречия. Центр в это время планировал включить Башкирию в единую Татаро-Башкирскую республику. Башкиры, понимая, что в таком образовании лидирующая роль будет у Казани, настаивали на альтернативе – Киргизо-Башкирской республики (под киргизами в данном случае и вообще в те времена в первую очередь подразумевались нынешние казахи).

Историк Юрий Жуков в своей книге «Первое поражение Сталина», посвященной истории образования СССР и вообще раннебольшевистской национальной политике, рассказывает о докладной записке Башреркома на имя Ленина, в которой излагалась валидовская концепция Башкиро-Киргизии: «Документ не только настаивал на скорейшем образовании Киргизо-Башкирской Советской Республики, но и определял её весьма немалую территорию. Она должна была включить Малую Башкирию в пределах, определённых соглашением от 23 марта 1919 года; Киргизскую степь – Букеевскую Орду (заволжскую часть Астраханской губернии), области Тургайскую (в том числе Оренбург и Оренбургский уезд), Уральскую, Акмолинскую, Семипалатинскую; восточные районы Туркестанской Республики – Семиречинскую область, населённые киргизами уезды Сыр-Дарьинской и Ферганской. Словом, раскинуться от Южного Урала до Китая.

Правда, авторы проекта отлично понимали, что претендуют на земли, населённые русскими. А потому, загодя отказывались от городов Омска и Петропавловска, «прилегающих к линии Сибирской железной дороги казачьих территорий». Однако даже и в таком случае националисты никак не могли рассчитывать хотя бы на простое большинство башкиров и киргизов. И чтобы сохранить за собою власть, предложили формировать «как центральные, так и местные» органы будущей республики «на началах строжайшего соблюдения этнической пропорциональности».

Определял проект и то, что управление народным хозяйством и финансами должно перейти в ведение исключительно Киргизо-Башкирской Республики и «в первую очередь удовлетворять ее нужды». Тот же принцип определял и военные дела: на её территории «допускаются лишь туземные киргизские и башкирские формирования». «Русское и иное население по мобилизации… передаётся в распоряжение соседних – Киргизии и Башкирии – окружных военных комиссариатов РСФСР».

Нет, всё это уже нисколько не походило на автономию. Должно было стать первым шагом к отделению, к полной независимости.

Не довольствуясь тем, инициаторы документа потребовали ещё и публичного самоунижения русских. Предложили выделить из их числа неких «агитаторов», которые должны были объяснять: «они брошены царским правительством в Киргизскую степь для угнетения других, для наживы за счёт беззащитных инородцев». И объяснять, скорее уж самим себе, что «только в отказе от империализма и от привилегий господствующей нации, в примирении с восстановлением прав, языка и власти /выделено мной – Ю.Ж./ угнетённых – спасение и счастье русского пролетариата»».

Московское руководство, озабоченное наполеоновскими масштабами этих планов, в создании Киргизо-Башкирской республики отказало, правда, ради баланса не став создавать и Татаро-Башкирскую. Сепаратисты не успокоились – напротив, в январе 1920 года они открыто вошли в клинч с Башобкомом. Интересно, что уполномоченным Москвы, еще в конце 1919-го присланным для разрешения конфликта, был Ф.Сергеев (Артем), отец-основатель Донецко-Криворожской республики. Башревком не ограничился сугубо цивильными методами борьбы – он скрыто, но активно содействовал возгоранию кретьянского восстания, получившего название «вилочного» или «восстания Черного орла». Восставшие не скрывали, что четко разделяют большевиков и их национально окрашенных местных попутчиков – вторых они числили кумирами: «Главным нашим организатором является Заки Валидов… Перебив коммунистов, мы избрали бы главой правительства Заки Валидова. Ему мы дали слово – обещали». В результате сепаратисты потерпели поражение, майским декретом ВЦИК и СНК РСФСР Башкирия была лишена практически всех основных атрибутов полунезависимости, включая самостоятельность в военных и финансово-хозяйственных вопросах. Валидов и руководство в целом в знак протеста ушло в отставку.

По Башкирии прокатилась новая волна бунтов, имевших лозунгов возврат валидовщины и персонально Валидова в руководство республики. Антирусский характер волнений закономерно порождал ответную реакцию – красно нередко открыто выбрасывали лозунг «смерть башкирам».

Сам же Валидов сбежал в Среднюю Азию, где в течение трех лет был одним из лидеров басмачей, после краха которого переехал в Берлин. Затем переехал в Турцию, получив тамошнее гражданство. Отстаивал, популяризировал и пропагандировал идеи пантюркизма, центром которого видел как раз Турцию. Сотрудничал с польской разведкой, в те годы одержимой идеей поддержки всех национал-сепаратистских движений на территории СССР и их потенциальных лидеров. Уже при Гитлере вновь работал в нескольких университетах Германии, затем опять вернулся в Турцию, взяв по новому местному закону, запрещавшему фамилии с иностранными окончаниями, имя и фамилию Ахметзаки Валиди Тоган.

До сих пор историки спорят, имело во время Второй мировой войны прямое активное сотрудничество новоиспеченного Валиди с III Рейхом, в частности, его участие в создании коллаборационистских мусульманских формирований немецкой армии; факт визитов в Германию в 1942-1943 гг. и контактов с абвером, впрочем, признают все. Однако даже вынесение этого вопроса за скобки оставляет репутацию Валиди вполне однозначной, особенно если учесть, что в те годы он – и это несомненный факт – создал тайное пантюркистское общество «Гювен», имевшее прогерманскую ориентацию и преследовавшее цель отторжения от СССР населенных тюрками земель. Ближе к концу войны, когда ее исход был уже несомненен, Валиди вместе с другими лидерами и идеологами пантюркизма был арестован и приговорен за подрывную деятельность к десяти годам заключения; потом, впрочем, срок скостили до полутора лет. Кстати, в ходе подготовки к Нюрнбергскому процессу американский генерал Донован подготовил секретную записку о ближневосточных прогерманских элементах, во время войны так и иначе действовавших на благо Рейха, и в первых строках списка с перечислением оных был как раз Валиди.

Начиная со второй половины 1940-х Валиди отошел от повышенной общественно-политической активности, сосредоточившись на науке, где достиг мировых высот в качестве ученого-тюрколога – поприще, с которого он когда-то и начинал. Умер он в 1970 и был похоронен в Стамбуле, а меньше чем через четверть века вернулся в Россию уже в качестве легендарного героя, всячески возвеличиваемого и поднимаемого на щит башкирскими националистами и башкирским режимом Муртазы Рахимова. Кульминацией этого прославления и стало появление улицы в Уфе – причем, важный момент, она стала не «улицей Валидова», хотя именно под этой фамилией одиозный пантюркист жил на российской земле, а «улицей Валиди», подчеркнуто на турецкий манер.

Возвращаясь к звездному часу политической карьеры Валидова, а именно периоду гражданской войны, отметим, что наиболее тяжелые проявления башкирского сепаратизма большевики купировали, пусть и без устранения его фундамента, однако на других направлениях продолжали раскладывать грабли с незавидным упорством, лишь слегка обматывая их рукоятки для тряпками, чтобы контакт со лбом был несколько менее болезненным. На Украине шла успешная борьба сначала с первой, а затем и со второй, полностью петлюровской версией УНР – и одновременно Ленин отправлял Орджоникидзе телеграмму «Решительная и безоговорочная перелицовка имеющихся на Украине наших частей на украинский лад – такова теперь задача. Нужно запретить Антонову называть себя Антоновым-Овсеенко, – он должен называться просто Овсеенко», а в состав советской Украины загонялась совершенно этого не желавшая ДКР во главе с Артемом. С одной стороны, в 1920-х разгрому подвергся украинский национал-коммунизм, он же «национал-уклонизм» — с другой, шла интенсивная и зачастую насильственная украинизация, причем не только в самой УССР, но, скажем, и на Кубани, а главным и самым почтенным историком республики стал не кто иной, как Михаил Грушевский.

Да и не только он был в фаворе – одно время зампредом украинского Совнаркома был Владимир Винниченко, рассорившийся с большевиками и эмигрировавший лишь из-за отказа в кооптации в политбюро Компартии Украины, но даже в эмиграции «получивший в подарок» 24-томное советское собрание его сочинений. Одно время не на последних ролях в УССР был бывший председатель СНК УНР Чеховский (расстрелянный, правда, в 1937-м), живя в Европе, активно взаимодействовал с СССР и поддерживал его украинскую политику бывший глава Западно-Украинской народной республики и член Директории УНР Евгений Петрушевич. Даже после Великой Отечественной, когда пора было серьезные выводы о неустранимых системных недостатках «проекта Украина» в любом виде, включая советский, практически все бывшие бандеровцы и украинские коллаборационисты получили небольшие сроки заключения или вовсе были амнистированы – и обильно проникли в партийные и государственные структуры республики, а высшее руководство КПУ всячески старалось аннулировать память о бандеровских зверствах. Интересно, что галицкий митрополит Шептицкий, неоднократно писавший и предлагавший сотрудничество Гитлеру, сотрудничавший с ОУН и благословивший создание дивизии «Галичина», после освобождения Западной Украины советскими войсками отправил елейную поздравительную телеграмму Сталину, назвал коммунизм будущим мира и постоянно в контактах с советскими официальными лицами выражавший радость от прихода в его края советской власти. Жаль, что митрополит вскоре, еще до окончания войны умер – интересно было бы посмотреть за развитием этих отношений. Хотя, наверное, хорошо, что не посмотрели.

Сейчас многие коммунисты прямо и вполголоса признают ошибки украинской политики Советского Союза, как частные, так и глубокие коренные. Это отрадно, как и то, что неизменной остается оценка деятелей вроде Валидова. Правда, непосредственно «на месте» с ней согласны – когда в 2015 году в предыдущий раз поднимался вопрос о переименовании улицы его имени, депутат-коммунист уфимского горсовета Рустам Хафизов признал: «Личность действительно неоднозначная, даже в рядах нашей партии бытуют различные мнения – от умеренных до довольно радикальных». То есть и в башкирской ячейке КПРФ он для кого-то «неоднозначная личность», заслуживающая «умеренной оценки». Но мнение большинства иное – и то хлеб. Конечно, лучше быть партией Фрунзе, а не Валидова, партией Ковпака, Гагарина и Жукова, а не Грушевского и Горбачева. Конечно, за пределами КПРФ у условных «белых» патриотов и легендарный наркомвоенмор может вызвать нарекания. И за сам тот факт, что он красный, и за конкретику –например, в 1920 году пообещал белым офицерам в Крыму амнистию, а затем то ли не смог, то ли не захотел отстоять это обещание. Но все-таки и в этом лагере вряд ли многие поспорят, что улица имени Валидова – большее из зол. Да и умеренные башкирские тюркофилы могут остаться удовлетворенными – в конце концов, Фрунзе в 1921 году возглавлял специально миссию, отправленную в Турцию, встречался с Ататюрком и даже увековечен на стамбульском памятнике «отцу нации» вместе с Ворошиловым (правда, мнения разнятся – многие считают, что Фрунзе в этой скульптурной композиции вовсе не Фрунзе, а советский полпред Семен Аралов).

Последовательность – великая вещь. Протестуя против необандеровщины на Украине, как левым, так и вообще всем здоровым силам нужно и у себя дома обращать внимания не только на попытки реабилитировать Власова или повестить мемориальную доску Маннергейму, но и на прославление чуть менее громких и ничуть не менее сомнительных личностей, боровшихся фактически против России и русского народа. Кстати, Валидов всячески увековечен не только в Башкирии – памятник ему есть и в Санкт-Петербурге. Повод задуматься и принять меры.